Марина Вирта.

РАЗДЕЛ "СОВРЕМЕННЫЕ МОТИВЫ"

          КАПРИЗНАЯ МАША

- Ах, Машенька-Маша, зачем ты грустна?
Грачи прилетели, повсюду весна!

- Да-а,
А бедный чижик?
Он всё сидит в клетке,
Не поёт, не скачет-
Плачет...

- Ах, Машенька-Маша, да ладно тебе!
Смотри, как всё краше живётся везде!
И в море, и в поле, - вперёд, к рубежам!
И вон сколько воли ежам и стрижам!

- Да-а, а бедный чижик?
Он всё сидит в клетке,
Не поёт, не скачет-
Плачет!

- Ах, Машенька-Маша, да ты посмотри,
Какие проблемы вокруг и внутри:
Хлеба не родятся, клокочет Бейрут,
Тайфун над Флоридой - и страшно крадут!
Пора избавляться от прошлых отрыжек!

- Ну да!
Ну вот же чижик!
Он же сидит в клетке!
Не поёт, не скачет!
Плачет!

- Ах, Машенька-Маша... Маруся... Мари...
Ты прям как не наша... Ты, Маша, смотри!
Ну разве так сложно понять про себя:
Что можно - то можно, а больше - низззя...
Но всё ж - то, что можно в текущие дни,
Значительно больше, чем раньше ни-ни!
В конце пятилетки - не этой, так той...

- Да-а,
А бедный чижик?
Он всё сидит в клетке,
Не поёт, не скачет,-
Я так не могу-у-у!..

РАЗДЕЛ "БАЛЛАДЫ"

               КОРОЛЬ-ВЕГЕТАРИАНЕЦ

Говорит король сурово:
"Не давайте мне жаркого,
Не давайте даже рыбу фиш.
Я ничьей не жажду крови,
Я добра хочу корове,
Я хочу одной моркови
Лишь.

Желаю есть один салат, капусту и шпинат,
Причём не на престоле, а на стуле.
Желаю рыбку - в глубине,
Желаю птичку - в вышине,
И чтобы зайчики в лесу, а не в кастрюле!"

И король, надевши туфли,
Целый день ходил по кухне
Вместо сабли с вилкой с боку.
Ни капусты, ни шпината -
Только зайцы и цыплята,
И медведи в собственном соку.

А он желает есть салат, капусту и шпинат,
Причём не на престоле, а на стуле!
И чтобы рыбка в глубине,
И чтобы птичка в вышине,
И чтобы зайчики в лесу, а не в кастрюле!

Караул! Скорей на помощь!
Королю потребен овощ:
Пастернак, турнепс или редис!
Он худеет, он хиреет,
А вокруг никто не верит,
Что всё это вовсе не каприз!

Что он желает есть салат! Капусту и шпинат!
Причём не на престоле, а на стуле!
Желает рыбку в глубине!
Желает птичку в вышине!
И чтобы зайчики в лесу, а не в кастрюле!

День и ночь в тупом испуге
У одра толкутся слуги:
"Боже мой! Кончается король!"
"Может, примет он лангусту
За брюссельскую капусту?
А фазаньи яйца - за фасоль?.."

А в прихожей королевской
Три лакея с рожей мерзкой
День и ночь хрустели напролёт
И капустой, и редиской -
Почитая слишком низкой
Эту пищу для своих господ!

А он хотел поесть салат... капусту и шпинат...
Причём - не на престоле... на стуле...
И чтобы рыбка...
И чтобы птичка...
И чтобы зайчики...
Эх!..

            ДЮЖИНА КОЛЕЧЕК

Печет булки хлебопек - все понятно.
Пилит елку дровосек - тоже ясно.
И когда приходит срок, все согласны,
Что недаром пожил человек.

А когда помирает циркач,
То к чему тут особенный плач?
Что такого совершил молодец?
Он подбрасывал двенадцать колец.

И не сеял, и не жал,
И не пас овечек,
То и делал, что кидал
Дюжину колечек.

Уважают моряка - все понятно:
Моряк водит корабли аккуратно.
Награждают Третьяка - браво, браво:
Это Слава Советской земли!

А за что циркачу ордена?
Не водил он корабль никуда.
Эка штука по канату ходить -
Ты попробуй, ну-ка, шайбу словить!

Ты с каната лучше слазь
И не делай сальту:
Все на свете отродясь
Ходят по асфальту!

- Нет, позвольте, как же так? Ну, во-первых:
Мы все время на ногах и на нервах,
Иной раз на сухарях и консервах,
А при этом семья на руках!

И еда, и любовь - на ходу,
И приходишь домой весь в поту,
И проклятый этот быт кочевой...
И для чего же это все?
Для чего?

А чтобы, встав на тот канат
И слегка шатаясь,
Пробежать вперед-назад,
Нежно улыбаясь.

Чтоб, под куполом вися,
Ты качался смело,
А семья родная вся
На тебе висела!

Чтобы Яшка-ягуар,
Разгильдяй и сволочь,
Вдоль по жердочке гулял
Или прыгал в обруч!

Чтобы рыжий дуралей
Бегал перед вами
И букеты из ушей
Доставал ногами!

Чтобы видел дровосек,
Сидя на галерке:
Вот что может человек,
Кроме пилки елки!

       ПЕСНЯ БРОДЯЧЕГО АКТЁРА

Я брожу по дорогам на старости лет,
У меня никакого пристанища нет,
Ни угла, ни тепла, ни кола, ни двора,
В кошельке моём ветер, в кармане дыра,
И забыли меня и друзья, и родня...
Но не это, не это печалит меня.

Я спрашиваю вас: где молодость моя,
Когда всё впереди и бури не страшны?
Как много было лет в запасе у меня!
Я спрашиваю вас: куда они ушли?

Я труда не боюсь, мне неведом покой,
Достаётся мне хлеб недешёвой ценой,
И я знаю, дороже дворцов и палат
Моя честь и душа, мой единственный клад!
Пусть толпа меня гонит, смеясь и браня,-
Нет, не это, не это печалит меня...

Я спрашиваю вас: зачем звезда небес
Манит нас в этот мир, где бедам нет числа?
И ты идёшь, идёшь, покуда наконец
Поймёшь, как надо жить!.. А жизнь уже прошла.

Раздел "ПЕРВЫЕ ПЕСНИ".

             ГРЕНАДЕРЫ

Как гром,
Гремит команда:
"Равняйсь! Налево! Смирно!
На-пра-во!"
Теперь пуская ударит канонада,
А там посмотрим, кто кого!

В штыки!
А ну-ка, зададим им дёру!
Труба, труби, труба, труби - веди!
И пусть повезёт гренадёру
Живым с поля брани уйти!

Как гром,
Грохочут кружки,
А в них не кофе и не молоко -
Шампань,
Клико! - стреляют, как из пушки,
Вперёд! Посмотрим, кто кого!

В штыки!
А ну-ка, зададим им дёру!
Труба, труби, труба, труби - веди!
И пусть повезёт гренадёру
Живым с поля брани уйти!

Как гром,
Грохочет жёнка:
"Болван, опять напился ты - с чего?"
Она - метлу, а я беру заслонку,
Вперёд!
Посмотрим, кто кого!

В штыки!
А ну-ка, зададим ей дёру!
Труба, труби, труба, труби - веди!
И пусть повезёт гренадёру
Живым с поля брани уйти!

Раздел "ПЕРВЫЕ ПЕСНИ".

            ОТВАЖНЫЙ КАПИТАН

Хорошо идти фрегату
По проливу Каттегату,-
Ветер никогда не заполощет паруса!
А в проливе Скагерраке
Волны, скалы, буераки
И чудовищные раки,
Просто дыбом волоса!

А в проливе Лаперуза
Есть огромная медуза,
Капитаны помнят, сколько было с ней возни.
А на дальней Амазонке,
На прелестной Амазонке
Есть такие амазонки,
Просто черт меня возьми!

Если хочется кому-то
Маринованного спрута,
Значит, ждет его Калькутта
Или порт Бордо.
А бутылку "Эль-Мадейро",
Что ценой в один крузейро,
Кроме Рио-де-Жанейро,
Не найдет нигде никто!

Я прошел довольно рано
Все четыре океана,
От пролива Магеллана до Па-де-Кале.
От Канберры до Сантьяго
Скажет вам любой бродяга,
Что такого капитана
Больше нету на земле!

ЮРИЙ СМИРНОВ

                  * * *

По соседству с магазином
"Папиросы и табак",
Преграждая путь машинам,
Собралась толпа зевак.

На Арбате шампиньоны
Рвут асфальта кожуру!
Их суют в плащи пижоны,
Участковый - в кобуру.

Отчего со страшной силой
На поверхность вдруг полез
С виду немощный и хилый
Этот гриб-деликатес?

Тут назад тому лет двести,
До пожаров и холер,
Было славное поместье,
Ложной классики пример.

И, совсем ещё девчонка,
То капризна, то нежна,
С белозубым арапчонком
Забавлялася княжна.

Не один улан московский
Быть хотел "ея рабом".
Стихотворец Тредиаковский
Ей стишки вписал в альбом.

Два столетья спят уланы,
Спит прелестная княжна...
В вышине глаголют краны
Про иные времена.

Дом в приход Наполеона
Был спалён. Стоит другой.
Только лезут шампиньоны
Из арбатской мостовой!

Видно, нечто боевое
В анемичном есть грибе.
Непременно всё живое
Пробивает путь себе.

Продолжение следует.

АЛЕКСАНДР РАДКОВСКИЙ
Продолжение.

* * *
Все мне кажется, что я был когда-то птицей,
До рожденья своего певчей птицей был...
И поил меня октябрь огненной водицей,
И небесный свет скользил с невесомых крыл.

Ясно... Чисто... Широко... Молодо... Высоко...
Верилось, что так везде - ныне и всегда...
Открывалась надо мной, словно Божье око,
Возле самого гнезда синяя звезда.

И смотрела та звезда кротко, без укора
В миг, когда опять взмывал сквозь морозный дым...
Трепетание теней, мятный вкус простора
И - белейшее крыло - наравне с моим.

Над рекою дерева руки распростерли,
От пространства отводя седенькую сеть...
Вновь прозрачные слова оказались в горле,
Означая, что душе хочется запеть.

Вот опять, опять, опять началась работа-
Неожиданно ронять чистый звук в траву,
Взглядом землю привечать с высоты полета,
Возвещая всем вокруг, что живу, живу!

Я живу!.. Живу... Живу?... Наша песня спета...
Влагу мертвую тяну, хлеб прогорклый ем...
Боже правый, отчего и за что мне это?
Боже правый, отчего и зачем, зачем?

* * *
"И мой сурок со мной..."

И все же я не умер... И все мое со мною.
И тихо-тихо-тихо скользит небесный пух.
Бредем себе, шагаем дорогою степною.
И зренье все острее, и все острее слух.

Шуршит камыш у речки и перекати-поле...
Трещит в траве кузнечик, и в небе - пустельга...
Давай, сурок, забудем, что все мы дети боли,
Что в эту жизнь попали, как к черту на рога.

Ведь есть простые вещи - вода, и хлеб, и воздух,
И трепет узнаванья, и кизяковый дым,
И мысль, что после смерти мы станем жить на звездах
В прозрачнейшем пространстве над сумраком седым.

Ведь есть простые вещи, что б нам ни говорили,
Ведь есть еще другие - есть вещие слова.
Как быстро вечереет... Сверкают зерна пыли.
Но нет, не тяжелеет от скорби голова.

Зажегся шар зеленый и звезды-северянки...
А нам, сурок, болтали, что ночью здесь - ни зги...
Давай перемотаем казенные портянки.
И вновь степной дорогой шагайте, сапоги!

Продолжение следует.

ЦВЕТЫ У ДОРОГИ
М. Д.

Цветы у дороги, у самой дороги -
бродяги, бандюги, бойцы, бобыли,
цветы - толстокожие как носороги,
как ноги лошажьи - в кофейной пыли.
Их гнут, колесуют и хлещут вожжами,
копытами парными топчут скоты.
Цветы у дороги -
с шипами (с ножами!)
стоят - и ни с места -
живые цветы!
Стоят, как пикеты июльского лета.
А мимо их глаз,
мимо дышащих ртов
девчонки несут луговые букеты
умытых, убитых,
увядших цветов.
Цветы у дороги!
У самой дороги -
земли красота на краю суеты.
Цветы - толстокожие как носороги,
в пыли и в крови -
боевые цветы!

НА ЗВЕРИНОЙ ТРОПЕ

Здесь лес.
И люди здесь случайны.
Здесь нет домов,
здесь нет дорог.
Здесь сосны рыжими свечами
воткнулись в смерзшийся творог.
Здесь белки виснут как на стропах,
под настом спят тетерева.
И - след на след - кабаньи тропы
ведут в резные терема.
Мелькнет ли шубка в черном крапе,
вздохнет ли в ельнике кабан -
молчишь, а ель на колкой лапе
подносит снег к твоим губам.
И ты снимаешь снег губами,
как лось, жуешь стеклянный снег -
он пахнет хвоей и грибами,
в губах от солнца покраснев.
Он тает, жжет,
он десны режет,
хрустит в зубах пахучим льдом.
То снег не снег - напиток свежий,
и лес не лес - забытый дом.
И ты, домой вернувшись словно,
шумишь, порядку вопреки,
и два ствола несешь беззлобно,
на всякий случай, как клыки.

ЭЛЕГИЯ

Зимою холодно
и хочется тепла.
Пылят в глаза калужские проселки.
Качается, повиснув на осоке,
стрекозка из зеленого стекла.
А я лежу, волной к траве прибит,
всплеск справа слушаю
и слева - щебет птичий.
Вот - старый лось
трубит,
трубит,
трубит -
зовет любовь,
а что да смерть накличет?
Я тоже - лось.
Я - бородатый лось.
Но мозг - здоров. Туги пружины в теле...
Скрипит дергач -
скрипит земная ось,
и я кручусь на этой карусели.
Вот - день.
Вот - ночь осклабилась луной,
Ока шлифует бронзовые латы.
Лежу. А время стало надо мной
Большой Медведицей
на все четыре лапы.

* * *
Как при Блоке - лиловые складки,
Полусумрак и полупокой.
И все в том же знакомом порядке
Возникают строка за строкой.
Как при Блоке пустые подъезды,
Ночь и гулкое эхо шагов.
И во мне возникают подтексты
Самых светлых на свете стихов.
Как при Блоке - метель не стихает.
И в любых закоулках Москвы,
Где ни спрячься, - везде настигает
Тот пронзительный ветер с Невы.

* * *
Я стала музыку писать.
Ко мне пристала, как зараза,
Одна заигранная фраза.
Мне от нее не убежать.
Но светел, легок и нетверд -
Такое хрупкое созданье -
Лежит невызревший аккорд
На самом донышке сознанья.
Ему однажды станет тесно.
И он, тяжел, неумолим,
Сольется с голосом моим
И станет мной. А я исчезну.

* * *
А. В.

Мимо того магазина, где мы покупали ботинки,
Мимо другого, где мы покупали сосиски,
Плыть бы и плыть по осенней и желтой Ордынке,
За руки взявшись, жуя потихоньку ириски.
Вечная теплая лужа качает ненужные доски -
Темный свидетель татаро-монгольских нашествий.
Слева мерцает загадочный храм Клементовский,
Прямо - маячит загадочный храм Кадашевский.
Вечер. На мокрой Ордынке последней листвы трепыханье.
Спросишь: "Давно это было?" - а я не отвечу.
Мучит одышка, на стих не хватает дыханья,
Памяти нашей не хватит на краткую встречу.
Глупые мелочи собраны в памяти нашей недужной -
Лужа, сосиски... А впрочем, ты память не мучай.
Тошно и липко во рту от ириски ненужной,
Кружат над храмами голуби, годы и тучи.

* * *
Оплакать всех, кого вернуть нельзя,
И подвести черту, остановиться.
Потом пойти по улицам, скользя,
И вглядываться в окна, будто в лица.
Найти друзей, нажить себе врагов,
Отпраздновать последний день рожденья,
Потом подняться выше облаков
И не бояться долгого паденья.

На этом стихотворении кончается "Снежная суббота".