РАБОТНИК РУССКОГО РЕНЕССАНСА (продолжение-2)
Отношения с Ахматовой - тема сложнейшая, это единоборство двух в высшей степени незаурядных личностей. Ахматова писала, например: "Уже очень рано - в "Пути конквистадоров" - в Царском селе я стала для Гумилева (в стихах) почти Лилит, то есть злое начало в женщине... Он говорил мне, что не может слушать музыку, потому что она ему напоминает меня". И еще об этой любви-борьбе: "Трагедия любви очевидна во всех юных стихах Гумилева". Кое-что проясняют лаконичные строчки в записных книжках Ахматовой. Она писала, что Гумилев породил "целые полчища учеников", особенно посмертно. Называет Ахматова три имени - Тихонов, Шенгели, Багрицкий - и затем расширяет тему: "Им бредила вся литературная южная Россия". "У Гумилева было множество учеников в узком смысле слова", - утверждал Адамович, и можно со знанием дела добавить, что им "бредили" молодые поэты первой волны эмиграции.
Встречи с Гумилевым оставляли сильное впечатление. Среди его спутников где-то на первых местах мы видим Осипа Мандельштама. Для него Гумилев был самым близким другом из всех, кого Мандельштам когда-либо называл этим словом. Мандельштам поэтом родился, но таким крупным, каким он стал, помог ему сделаться Гумилев, разбиравшийся в стихах, как мало кто в целом поколении. Расстрел друга стал для Мандельштама потрясением всей жизни. После гибели Гумилева Осип Эмильевич продолжал "общение" с ним. "Разговор с Колей никогда не прерывался и не прервется", - писал он Ахматовой. Такого же рода признание находим у Георгия Адамовича. В его письме Гумилеву есть строки: "У меня... привычка вести с Вами полуоппозиционные разговоры, а в сущности я Вами - Вашей ролью и стойкостью среди напора всякой "драни" давно и с завистью восхищаюсь. Вы настоящий "бедный рыцарь" и Вас нельзя не любить, если любишь поэзию". "Рыцарь бедный" - это пушкинский палладин:
Он имел одно виденье,
Непостижимое уму,
И глубоко впечатленье
В сердце врезалось ему.
Георгий Иванов, знавший Гумилева девять лет, встречавший его и на людях, и наедине, в маске, которая стала второй натурой, и в домашнем халате, вспоминал о нем: "Бесстрастная, почти надменная маска сноба, африканского охотника, "русского Теофиля Готье" скрывала очень русскую, беспокойную и взволнованную, не находящую удовлетворения душу. О, как далек был в сущности своей Гумилев от блестящего и пустого Готье! Он сам это хорошо сознавал. Но сознавая, с тем большим упорством... шел раз выбранной дорогой - линией наивысшего сопротивления". В каком же направлении была прочерчена или, скажем, предначертана эта линия? По Георгию Иванову, так много писавшему о Гумилеве, вся его жизнь была посвящена единственной цели - помочь вспомнить и понять то, что мы забыли:
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что слово - это Бог.
Г. Иванов свидетельствует, что его друг практически всю свою жизнь наталкивался на холод равнодушия и непонимания.
(продолжение следует)
