НАГАРЭЛЬ
(сонеты)
Посвящаю памяти Н. С. Гумилева
(продолжение)
8.
Знакомые места! Живым манером
к отцу, тореро. След простыл. Беда!
Я начал поиски: туда, сюда,
в таверны, к рыбакам, в притон к мегерам...
Один ответ: весной сбежала. Да!
Не то с заезжим русским, офицером,
не то с другим таким же кавалером, -
в Европу, в Азию, невесть куда.
Ах, сударь, тут, уединясь в сторонку,
я понял, что любовь и злость точь-в-точь
похожи... Я любил, любил девчонку,
а в помысле: вот взять бы, истолочь
да в море вышвырнуть, как падаль, прочь!
И кулаком грозился я вдогонку.
9.
Но время лечит все: рубцы от ран,
обиды сердца, медленное горе.
Мою любовь угомонило море,
развеял ветер, усыпил туман.
Не скоро, а забыл, для новых стран
и новых встреч, о днях в Сан-Сальвадоре.
Утешился. Сначала в Балтиморе,
потом - в горах Невады, у гитан...
Из порта в порт, за грузом, без оглядки!
Сегодня Рио, завтра Уругвай.
В Тай-пей чаи, в Гюэ бананы сладки.
На Яве чуть не помер: лихорадки.
Тонул в тайфун, - ну, думаю, прощай!
Бывало тяжело, случалось - рай.
10
Матросам, сударь, что? И небогаты,
а веселы в свой час. То здесь, то там,
небось, научишься по кабакам
расшвыривать последние дукаты.
Да, времечко! Жилось! Команда - хваты.
И сколько ж их, красавиц, льнуло к нам,
всех званий и пород: марсельских дам,
фузанских гейш, гречанок из Галаты...
У нас, у моряков, особый дар.
Пусть женщины охочи до обновок,
да любят нас, будь только парень ловок,
без умысла: за молодость и жар,
за якоря и золотой загар
и голубой узор татуировок.
11
Прошло лет шесть... Нет, восемь. Из Босфора
спешили мы в Кале. Как вдруг - норд-ост.
Волна взбесилась: шторм. Не будь так прост,
укрылся я в Лагосе от простора.
На набережной - толпы. Вдоль забора,
смотрю, афиши в человечий рост.
Прочел: "Минерва... кабаре... средь звезд...
мисс Нагарэль, звезда Сан-Сальвадора".
Я обомлел. О, Господи! Пречист...
И слезы, верите ль? Ну, - к черту! Нервы.
Бросаюсь в кассу. "Ряд? - Поближе, первый!"
И ровно в семь, за час, приглажен, чист,
разглядывал я занавес "Минервы"
и зал пустой... а сам дрожал, как лист.
12
Не рассказать, что было! Ни актрисы,
ни женщины не видел я грехом.
Все - сцена, зал - летело кувырком,
душа - котел, а мысли разбрелись и...
в антракт, собравшись с духом, - за кулисы.
"Что? Узнаешь?" Сначала - нет. Потом:
"Ах, ты?" спросила, "поминаешь злом?"
И выбежала кланяться на бисы.
Я все сказал: "Клялась ты, Нагарэль!
Твой крест на мне... Куда бы ни бросала
меня судьба - в полярную метель
или в грозу тропического шквала,
на всех путях единственная цель
ты, как звезда, передо мной мерцала!"
13
Стучусь опять, а в сердце - хоть умри.
Вот - на! У ней какой-то португалец.
Я замер. "Ну", смеется, "мой скиталец,
коль хочешь, приходи сегодня в три, -
мой адрес - десять, улица Бари"...
И протянула надушенный палец.
Как пьяный, вышел я, смешной страдалец:
"Приду ужо, - ты только отопри!"
Был дождь, и ветер гнул сволы, бушуя,
когда, в кромешной тьме, я подходил
к назначенному дому. У перил
остановился я, беду почуя.
И слышу: песня, смех, звук поцелуя...
Ощупал нож. И - в двери. Отворил.
14
И вот... ее увидел я... раздетой, а рядом
стол, на нем вино, цветы,
и тут же - наглого в шелках тахты,
того сеньора, с длинной сигаретой.
Мне в душу кровь ударила: "Эй, ты!"
Я сшиб его и волю дал кастету.
Искомкал, искромсал всего - в галету!
И шлепнул труп с балкона, в грязь, в кусты.
Затем уж к ней: "Молись!" Хрипит от страху,
проклятая. И вдруг мою наваху
как выдернет, да мне же в щеку: "На!"
Боль чертова. Но ненависть сильна.
Я бросился опять... Кровь... Тишина.
Рука не дрогнула. Я не дал маху.
15
Так свой рассказ - мы были в кабачке
обугленного дымом Порт-Саида -
окончил шкипер, сумрачного вида
гигант, с багровым шрамом на щеке.
О, как близка была его обида
мне, грешному! В его седой тоске
печаль всего, что скрылось вдалеке,
вмиг ожила... О, память-Немезида!
Я вспомнил: гавань, парус над волной, -
слепые силы бурного простора
несут его... Все кануло. Так скоро!..
Простила ль ты, бежавшая весной,
ты, Нагарэль, похищенная мной?
Да - мной! Давно... тогда... из Сальвадора.
