МАРИНА ВИРТА
* * *
Полна коммунальная кухня горячего пара.
Вполголоса плачет соседка - артистка Тамара,
Ее годовалая Танька заходится басом,
И кто-то стирает пеленки, склонившись над тазом.
Есть что-то запретное в сбивчивом их разговоре,
И я, малолетняя, робко толкусь в коридоре,
Пытаясь подслушать, и сводит мне скулы истома,
Укрытая в недрах большого московского дома.
Соседка Тамара, о как я от страха дрожала,
Я Вас обожала, я мысленно Вам подражала.
Я думала: вырасту, буду, как тетя Тамара,
Степенно коляску возить вдоль Тверского бульвара,
Ходить по соседям в немыслимом белом наряде
И плакать на кухне, и Нину играть в "Маскараде".
* * *
Так смотрим на себя со стороны,
Как будто сами продлеваем взгляды,
Которые на нас устремлены
Из дистрофичных сумерек блокады.
Чем им ответить? Кто из нас - сумел?
И снова возникают на рассвете
Чернеющий Исаакий, артобстрел,
Над полыньей склонившиеся дети.
Как холодна вода из полыньи!
И мы не смеем лгать и притворяться.
Товарищи надежные мои,
Печальные, седые ленинградцы,
Давайте сцепим руки над столом
И помолчим, и убедимся снова,
Что ищем, что когда-нибудь найдем
Достойное, невыспреннее слово.
* * *
Город. Холод. Круговерть.
Ожиданье под часами.
Ничего не разглядеть
Близорукими глазами.
Что в руке твоей? Темно.
Пригляжусь и вижу снова
То ли шпагу Сирано,
То ли дудку Крысолова.
В слабом зрении расчет
На возможные поблажки.
Город. Холод. Гололед.
Подворотня. Поворот.
Черный чай в щербатой чашке.
Все детали до одной
Воскресит воображенье.
Этой ясности ночной
Нипочем плохое зренье.
Поморгаю в темноту,
Все увижу - от верхушки
Чахлой елки и пичужки
До барочной завитушки
На изогнутом мосту.
Продолжение следует.
