Продолжение.
ЕВРОПЕЙСКАЯ НОЧЬ
Что ли ветер черемуху слепую тронул,
занавеску задул, отмахнулся и мимо,
разгудев свое по лесным кордонам
или всклянь нахлебавшись Юга и Крыма.
Это все
неотъемлемей, чем дар осязанья:
на горелом снегу задымившие танки;
бирюзовый и розовый воздух изгнанья,
мурава голодух, костяная с изнанки.
Бог судил, над Москвой ли грачи накричали
протокольные вздоры, партийные речи,
чтоб воздвигся в очах град стыда и печали,
зараженное травой обметавшись по плечи.
Вот и хрустни, игла, в моросящее сердце!
О, надвинься, в слезах милосердного сада
моросящая
родина невозвращенцев
обоюдных, черемух слепая рассада...
ИЗВАЯНИЕ
Осчастливленный мрамор на диво веснушчат,
с розовой затененной прохладой,
когда нас наготе
божества лесные научат,
перемежая восторг досадой.
Нет, и твоя неужто плоть не избегнет тленья,
выйдет осевшим прахом, мутной хлябью,
если променять блистательный камень творенья
на сыромятную сладость бабью.
О, как странно всей скорбью
в себе узнавать собрата
и припоминать, как однажды поздно
желтилась заря.
И была Галатея белая рыжевата,
увядая, и вздрагивая, и горя.
Продолжение следует.
