СЕРЕБРЯНАЯ ТИШИНА
Наши слова отлетели куда-то,
и наши ночи теперь - как птицы.
Ушедшие дни - для нас они святы,
но в темные окна уже стучится
неведомое. Деревья ночные
тянут к нам ветви свои живые.
Нас нет, но печали земные наши
мертвым рукам не дают покоя,
и со стола упадают чаши,
проснувшейся сброшенные рукою.
Руки, опоры найти не сумевшие,
лежат одинокие и ослабевшие.
Нас нет, но живо наше сознанье,
как над кострищем согретый воздух.
Вот почему с холма, с расстоянья,
блестят вместо нас черешни и звезды.
А где-то внизу, под соломенным кровом,
замерли двое в объятии новом.
И дела им нет до людского моря.
А старость несет мимо их порога
две слезы счастья, две слезы горя
и для волос серебра немного.
Они застыли в мгновении этом,
дышат жизнью и солнечным светом.
Пара за парой, пара за парой...
Сто жизней - одна другой продолженье.
Вечно цветенье земли этой старой,
вечно в оградах цветов кипенье.
Движение в жизни, движение в цвете -
все остается на этом свете.
Как осторожно тянутся руки
к жизни, стремясь в тепло от метелей...
Но им предстоит заломиться в муке,
когда вершины кладбищенских елей
укажут на звезды, напомнят о давнем,
о днях безмятежных, об облаке дальнем.
Надежды на живопись - это ошибка!
Пусть контур лица хорошо обозначен,
светлеют ступени, и чья-то улыбка,
но голоса нет, голос утрачен.
Звуки стихают легко, осторожно,
и возвращение невозможно.
Наши слова отлетели куда-то,
и наши ночи теперь - как птицы.
Вот почему, улыбнувшись, надо
молча, без слез, опустить ресницы...
Молча, без слез, опустить ресницы.
